Музей СССР "20-й век"

Эх, ну почему сейчас не делают такие соки, какие раньше продавались в трехлитровых банках! Какие только ни пробовал я из современных — и дорогих, и не очень, не дотягивают восстановленно-гомогенизированные-разбавленные до тех, что пили мы в детстве и счастья своего не сознавали. Особенно мне нравился мандариновый. Помню, принесет мама из магазина, скорее крышку с банки долой, и вот уже льется оранжевым ручейком в мой стакан сок из «маленьких солнышек». И ни о каких ароматизаторах и консервантах тогда и слыхом ни слыхивали. Думаете, врали, добавляли, да на этикетках не писали? Нет, дорогие мои, довелось мне в юности работать на таком производстве, и я точно видел, что в банку с соком тогда не наливали ничего, кроме сока.

После первого курса направили нас на производственную практику на консервный завод, который находился в небольшом поселке. Тогда ведь часто студентов посылали на объекты, где требовалась молодая рабочая сила, а на таком заводе лето — самая горячая пора. Все наши ребята уже уехали, а мы с двумя друзьями попали на рабочее место дня на два позже. Расстроились было, да опоздание это сыграло нам на пользу. Однокурсников наших в количестве 25 человек разместили в здании ДОСААФа. Койки там стояли впритык друг к другу, и для нас места уже не осталось, потому нам дали комнату в общежитии, где мы жили втроем, как короли. Фортуна явно решила нас приласкать, потому что и работа нам досталась денежная. Остальные бедолаги трудились на конвейере — перебирали фрукты и овощи, мыли банки, закатывали крышки., и получали за это 3-5 рублей в день. Зарплата для студента, конечно, неплохая, вот только питаться приходилось в столовой за свой счет, на что как раз три рубля и приходилось тратить. А если кто с хорошим аппетитом (каких и было большинство), так он в три рубля никак не укладывался, и проедал больше, чем зарабатывал. В общем, некоторые особо прожорливые по окончании работ еще и должны остались заводу. А нас устроили на тарный склад. Там мы должны были складировать деревянные ящики, сортируя их по размеру. Работа сдельная — сколько расставим, столько и получим. Стимул к добросовестному труду это хороший, и мы взялись за дело рьяно. Вечером пришла кладовщица тетя Катя и приняла у нас работу. На следующий день она уже не стала пересчитывать ящики, и поставила количество, которое мы сами ей назвали. Кому-то из нас пришла в голову «светлая» мысль — немножко прибавить показатели. Тетя Катя перепроверять не стала, и мы, окрыленные успехом, с каждым днем все увеличивали рекорды по складированию тары. Зарплата у «стахановцев» росла, как на дрожжах, пока Екатерина Семеновна не воззвала к нашей вконец уснувшей совести: «Да у нас отродясь на складе столько ящиков не водилось, сколько вы каждый день расставляете!» Тут уж мы немножко сбавили обороты, стали рапортовать о более-менее реальных показателях.

Деньги в конце месяца мы все равно получили очень неплохие — товарищам с конвейера такая и не снилась. Если еще учесть, что частенько нашу удачливую троицу посылали на разгрузку фруктов, нам вообще можно было крепко позавидовать. На тех разгрузках мы от пуза наедались персиков, винограда, слив, яблок. Каждый разбившийся арбуз тоже доставался нам. В общем, как на южном курорте побывали. И никто за все время работы не сделал нам ни одного замечания по этому поводу.

Думаю, возможно ли это при нынешнем капитализме? Вряд ли. А тогда на поедание мальчишками государственных фруктов и внимания никто не обращал — всем хватало с избытком, и завод от этого не разорился, и сок от не становился хуже.