Музей СССР "20-й век"

Счастливые 60-е годы 20 века. Детство на Волге… Когда лёд на реках вскрывался, по ближайшим ерикам плавали старые брошенные лодки. Лодки плыли вверх дном. На них грелись ребятишки, болтая ногами в ледяных талых водах. Холод пронизывал тело. Было какое-нибудь 10 мая, но острые ощущения и возможность примкнуть к лихой ватаге Тимина Василия гнали и меня, 10-летнюю девочку, в лихую компанию. Видя мои отчаянные попытки не замерзнуть, мальчишки разрешали залезать на старую лодку, а сами продолжали, колотя ногами, толкать её то вперед, то назад вдоль Ерика. Дырявые «Титаники» старого Ерика никогда не тонули, подобно «тезке» Атлантического океана. Однако несмотря на некую снисходительность ко мне, как к девчонке, «вождь» Василий никогда не разрешал причаливать «Титаник» к берегу. Когда приходилось идти домой, я сползала с лодки в ледяную воду и, не чувствуя своего тела, плыла 20 -30 метров, а то и более до берега. Выскакивая, как пробка, на берег, одев ситцевое платьишко, я пулей неслась по разрушающимся от половодья дамбам, чтобы избежать судорог в конечностях. От быстрого бега они не случались – только стучали зубы и тряслись губы от холода, а назавтра снова бежала на «нетонущие» «Титаники». И так — до полного половодья.

В половодье вода становилась еще холодней, по ней плавали льдинки. Никто не решался купаться. Худые «Титаники» приковывались цепями к огромным ветлам до окончания половодья.
А затем наступала благодать… Волга уходила в свое обычное русло, а вода в Ериках разогревалась до температуры воздуха. И когда становилось совсем тепло по-июньски, худые «Титаники» плавали по «парному молоку». Вот это было счастье: несмотря на трудность пробиться на облепленные, словно пчелами соты, лодки, каждый ждал своей очереди зацепиться рукой за борт. Ерики мелели, купаться в них становилось неинтересно. Потому что купаться — означало нырять на 2-3 метра и затем плыть под водой, покуда не иссякнет воздух в легких. И наконец, взмыв на поверхность, хватать воздух ртом, словно рыба. Вот что означало плавать. А потому ребятишки старого и нового плана Екатериновки, жившие ближе к Садку, чем к Ярку, ходили купаться исключительно в Садок.
Садок был большой песчаной чашей с кое-где поросшими тростником берегами. Толпы ребятишек целый день «циркулировали» между Садком и деревней. Всё лето вода у самого берега была взбаламучена, потому приходилось залетать в воду с разбега. Нужно было разбежаться, чтобы пересечь глиняную мель, и нырнуть в прозрачные прохладные воды Садка – родникового озера. Перевернешься на спину, и тогда для тебя никого на озере нет. Только голубое небо над головой, палящее солнце, иногда затмеваемое барашками-облаками.
Отец с раннего детства научил меня подолгу лежать «на спине», на воде раскинув ноги и руки, применяя определенный тип дыхания. И хотя вокруг был слышен плеск и неистовый крик купающейся детворы, меня это совершенно не касалось. «Техника» отца никогда не подводила: он мог переплывать Волгу, подолгу отдыхая на спине. Это выдавало в нем истинного волжанина. А то, что он стремился обучить этой «технике» любого и каждого, выдавало учительскую сущность его личности.
Итак, смеркалось, пора возвращаться домой. Летние луга благоухали кашками, Под грозный «гудеж» комаров бегом пересекаешь овражки и всхолмия и минут через 20 дома пьешь парное молоко.
Но вот мы становимся старше и узнаем о другом месте купания. Это Ярок. Достаточно глубокая родниковая протока, перегороженная дамбой. Родники постоянно поддерживали уровень воды. Вода прогревалась только сверху. Стоило нырнуть, как оказывался в невыносимой стуже. Однако лихие парни считали делом чести пронырнуть 8-метровую глубину и дотронуться до коряжистого дна. Затем они пулей выскакивали из воды на берег и «отдраживались» до тех пор, пока тело не приходило в нормальный температурный режим. Несколько раз и я пыталась нырнуть, но с полпути возвращалась, пораженная ужасом холодной воды. Окружающие с ревностью следили за поведением ныряльщика и безошибочно отмечали: донырнул или не донырнул.
Вскоре мне удалось придумать более занимательное занятие. Выплыв на середину Ярка, я в одиночестве отправлялась в далекое путешествие к дамбе. Неспешно плывя посередине запруды, я искала места, где у побережья цвели белоснежные кувшинки. По опыту я знала, что сорвать их практически невозможно, зато удавалось, подплыв к ним, подолгу разглядывать розовеющее тело цветка. Потрясающая красота осталась эталоном чистоты и недоступности. Затем в течение жизни приходилось бывать во многих ботанических садах, однако такого удивления и восторга ни розовые, ни даже красные нимфеи в моем сознании не вызывали. Но вот путешествие по воде пора было завершать, ведь почти рядом была дамба, по которой люди, конные повозки, машины ехали на Волгу по своим делам. Я разворачивалась и саженками быстро плыла обратно. На это уходило около 20 минут. Когда я доплывала до берега, на меня набрасывались деревенские подружки «Куда тебя носило?» — спрашивали они. «Да так, плавала поблизости» — отвечала я. Ни за что на свете я не хотела, чтобы они знали о существовании моего секрета. Я очень боялась, что они оторвут кувшинкам «головы» на веночки.
После 16 лет родители разрешили ходить на большой волжский пляж, где была «зелёная стоянку» туристических пароходов. Пляж был очень длинный – более 5 км. Его можно было назвать полудиким, так как туристы жались у береговой полосы «зеленой стоянки». Шум, гам, бутылки лимонада, мороженое в бумажных стаканчиках, громкая музыка: «Джамайка а-а-а-а…». Потом все заходили на пароход, он давал прощальный гудок, и отдыхающая братия долго махала «аборигенам». Они разбредались разными дорогами до деревни, а мы с моей самой близкой подружкой Галей Быковой возвращались береговой линией пятикилометрового пляжа, залезали по пескам на крутую береговую террасу и раздольными лугами под первыми звездами шли домой. Галя пела своим необыкновенно нежным голосом модные песни различных тогдашних ВИА. Галя могла стать певицей. Как бы хорошо было бы увидеть её снова…
Сегодня деревенская пойма Волги – уже более 40 лет дно водохранилища. Чудесная Атлантида моего советского детства, как град-Китеж, покоится на его дне и в наших сердцах, которые помнят, как это было…