Музей СССР "20-й век"

Даже мимолетная встреча с иностранцем для советского человека была чем-то сродни встрече с инопланетянами. Даже болгары, несмотря на популярную поговорку: «курица – не птица, Болгария – не заграница», представлялись какими-то не такими, как мы сами. Какие именно, мы сказать бы не могли, но точно чувствовали отличия. И если москвичи или питерцы, впрочем, тогда они были ленинградцами, могли их хотя бы видеть, то для провинциалов любое столкновение с негром (тогда мы даже не слышали об «афроамериканцах», негр для нас и был негром) было сравни шоку. И первое мое знакомство с иностранцами осталось в памяти навсегда.

И вот идет 82 год, я, провинциальный 17-летний пацан, поступаю в московский институт. Компания в общежитии подобралась разношерстная, но очень дружная. У нас даже сложились определенные традиции. И одной из таких традиций стал еженедельный поход в Сандуновские бани.

О Сандунах и об отношении к ним надо писать отдельно. Дело в том, что обычные бани были довольно странными. Ты вроде бы приходишь мыться, то есть выходишь из бани сияющий, как новая копейка. Но при этом сами бани были почему-то грязными и уж очень обшарпанными. А вот Сандуны – это что-то совершенно не совпадающее с тогдашними представлениями о бане. Резная винтовая лестница, картины на стенах, массивные диваны в дубовом зале и какая-то утонченность в ореховом, расписные потолки, мраморный бассейн. Все обернуты в белые простыни, ощущение, что ты находишься где-нибудь среди древних римлян. Кстати, почему-то голый человек в бане выглядит глупо и беззащитно, а обернется в такую простыню — и кажется очень умным. А еще приятно, что здесь снимались «Ирония судьбы…», а еще обязательное пиво в буфете… В общем – сказка.

И вот, после очередного похода в парную и обязательных ста грамм под нехитрую закуску, начинаются неспешные разговоры. И здесь мой товарищ замечает, что его сосед читает французскую (!) буржуазную (!!) газету. Надо отметить, что в те времена иностранную прессу вполне можно было купить, но вся она была только коммунистическая. А здесь – «Le Monde». И Шурик по-свойски хлопает того по плечу: «Парень, ты где Ля монд покупал?», а в ответ — «В Паризэ».

Так и познакомились. Три французских студента, приехавших на практику в СССР. Сразу же поразило то, что они уже в третий раз у нас в гостях. Мы никак не могли понять, как это возможно, все время пытались выяснить, а кем работают их родители? Ну не может же быть такого, что обычный студент по своему желанию выезжает куда-то за рубеж? А они повторяли снова и снова, что на курсе вывешиваются списки стран, где будет возможно проходить практику, что каждый записывается туда, куда ему самому хочется и… И все. Это для нас было совершенно не понятно. Ребятам, оказывается, очень нравилась СССР, они отлично говорили по-русски, рассказывали нам о том, что в Париже есть кинотеатры, в которых крутят только русские фильмы, о том, как они пересмотрели все фильмы Тарковского, как ходили на выставку русских художников-авангардистов. К своему стыду все мои знания о Тарковском к тому времени ограничивались только тем, что это режиссер, а о том, кто такие эти самые авангардисты, я вообще не имел понятия. Хорошо хоть мой товарищ был намного более подкован, к слову, мне он тогда казался очень взрослым – 27 лет.

Коснулся разговор и политики, Шурик начал расспрашивать о том, как во Франции относятся к коммунистам, не нашим, а собственным. О «красном кольце» вокруг Парижа, еще о чем-то подобном. И если двое спокойно отвечали, то третий высказался вполне определенно: «Коммунисты? Их всех надо из автомата тра-та-та». Это был шок куда круче того, который я испытал, узнав о свободных поездках в Союз. Наверное, и объяснять не надо, в то время о коммунистах сказать что-то плохое не могло прийти в голову ни одному здравомыслящему человеку.

Кстати, когда мы расспрашивали их о том, готовят ли их к поездке, проводят ли беседы определенного толка, то они хором начали это отрицать и объяснять, что это невозможно. И вот тут в их словах пришлось усомниться. Дело в том, что к разговору присоединился наш, слегка поддатый мужичок. Ничего криминального или провокационного в его расспросах не было, но один из французов, тот, который нелестно отзывался о коммунистах, вдруг застывал, толкал меня локтем в бок и шепотом спрашивал: «Провокация? КГБ?» Я ему говорил, что это обычный, слегка выпивший человек, француз вроде бы успокаивался, но через пару минут все повторялось: «Провокация? КГБ?». Словом, несмотря на видимое доверие обе беседующие стороны доверяли друг другу явно не до конца.

А после бани мы пригласили их в пивбар. Благо, рядом с Сандунами было очень неплохое заведение с приличной публикой и обязательными креветками к пиву. К вечеру и они, и мы, похоже, забыли, что живем в разных странах, что наши страны находятся в разных «идеологических лагерях», и что мы должны друг другу не доверять. И только прощальная фраза, сказанная одним из студентов, оставила ощущение собственной ущербности. Он протянул визитку с парижским адресом и сказал: «Когда приедете в Париж, будет наша очередь вас угощать».
И невозможно было объяснить, что Парижа для нас просто нет. Он есть на картинках, в книгах, где-то в несуществующей сказке, но в реальности его не существует. Потому, что попасть в Париж для нас намного менее реально, чем познакомиться с французом в московской бане.